Неточные совпадения
— Германия не допустит
революции, она не возьмет примером себе вашу несчастную Россию. Германия сама пример для всей Европы. Наш кайзер гениален, как Фридрих
Великий, он — император, какого давно ждала история. Мой муж Мориц Бальц всегда внушал мне: «Лизбет, ты должна благодарить бога за то, что живешь при императоре, который поставит всю Европу на колени пред немцами…»
—
Революция —
великое прошлое французов, — сказал Турчанинов и облизнул свои бледно-розовые губы анемичной девушки.
— Это герои
Великой Французской
революции, а этот господин — граф Мирабо, — объяснил учитель и, усмехаясь, осведомился: — В ненужных вещах нашел, говоришь?
В истории знала только двенадцатый год, потому что mon oncle, prince Serge, [мой дядя, князь Серж (фр.).] служил в то время и делал кампанию, он рассказывал часто о нем; помнила, что была Екатерина Вторая, еще
революция, от которой бежал monsieur de Querney, [господин де Керни (фр.).] а остальное все… там эти войны, греческие, римские, что-то про Фридриха
Великого — все это у меня путалось.
Положение его в Москве было тяжелое. Совершенной близости, сочувствия у него не было ни с его друзьями, ни с нами. Между им и нами была церковная стена. Поклонник свободы и
великого времени Французской
революции, он не мог разделять пренебрежения ко всему европейскому новых старообрядцев. Он однажды с глубокой печалью сказал Грановскому...
Из
революции они хотели сделать свою республику, но она ускользнула из-под их пальца так, как античная цивилизация ускользнула от варваров, то есть без места в настоящем, но с надеждой на instaurationem magnam. [
великое восстановление (лат.).]
Я могу признавать положительный смысл
революции и социальные результаты
революции, могу видеть много положительного в самом советском принципе, могу верить в
великую миссию русского народа и вместе с тем ко многому относиться критически в действиях советской власти, могу с непримиримой враждой относиться к идеологической диктатуре.
Но сейчас я остро сознаю, что, в сущности, сочувствую всем
великим бунтам истории — бунту Лютера, бунту разума просвещения против авторитета, бунту «природы» у Руссо, бунту французской
революции, бунту идеализма против власти объекта, бунту Маркса против капитализма, бунту Белинского против мирового духа и мировой гармонии, анархическому бунту Бакунина, бунту Л. Толстого против истории и цивилизации, бунту Ницше против разума и морали, бунту Ибсена против общества, и самое христианство я понимаю как бунт против мира и его закона.
Реформа Петра
Великого была и совершенно неизбежна, подготовлена предшествующими процессами и вместе с тем насильственна, была
революцией сверху.
Гуманизм привел к Декларации прав человека и гражданина и к
Великой французской
революции.
В
Великой французской
революции и во всех освободительных
революциях была несомненная правда, восстание против несомненной лжи, освобождение от первоначального рабства, но было и новое зло, обоготворение человеческой стихии, поклонение новому земному богу вместо Отца Небесного, с которым соединил нас Христос.
— Какой чудесный человек, не правда ли? — воскликнула Саша. — Я не видала его без улыбки на лице, без шутки. И как он работал! Это был художник
революции, он владел революционной мыслью, как
великий мастер. С какой простотой и силой он рисовал всегда картины лжи, насилий, неправды.
И вот, в результате — республика без республиканцев, с сытыми буржуа во главе, в тылу и во флангах; с скульптурно обнаженными женщинами, с порнографическою литературой, с изобилием провизии и bijoux и с бесчисленным множеством cabinets particuliers, в которых денно и нощно слагаются гимны адюльтеру. Конечно, все это было заведено еще при бандите, но для чего понадобилось и держится доднесь? Держится упорно, несмотря на одну
великую, две средних и одну малую
революции.
Во Франции это случилось во время"
великой французской
революции".
Сделать одну
великую, две средних и одну малую
революцию, и за всем тем не быть обеспеченным от обязанности кричать (или, говоря официальным языком, pousser des cris d'allegresse: vive Henri Cinq! [испускать ликующие крики: да здравствует Генрих Пятый!] как хотите, а это хоть кого заставит биться лбом об стену.
Но одну вещь, весьма ценимую юнкерами, он не только часто ставил в четверговые программы, но иногда даже соглашался повторять ее. Это была увертюра к недоконченной опере Литольфа «Робеспьер». Кто знает, почему он давал ей такое предпочтение: из ненависти ли к
великой французской
революции, из почтения ли к личности Робеспьера или его просто волновала музыка Литольфа?
Ax! если б ты жил во времена
Великой французской
революции!
Так как вся
революция, которая считалась иными тогдашними нашими политиками столь необходимою и сбыточною и замышлялась будто бы на пользу тех
великих форм русской народной жизни, в которые был сентиментально влюблен и о которых мечтал и грезил Артур Бенни, то он, как боевой конь, ждал только призыва, куда бы ему броситься, чтобы умирать за народную общинную и артельную Россию, в борьбе ее с Россиею дворянскою и монархическою.
Бенни во все время тихо и мирно сотрудничал в «Северной пчеле» и, вспоминая порою о своих попытках произвести в России вдруг общую
революцию с Ничипоренком, искреннейшим образом над собою смеялся, негодуя на тех русских социалистов, которых нашел, но неуклонно стремясь отыскать других, которые, по его
великой вере, непременно должны где-то в России таиться…
Однако не все покорилось романтизму: умы положительные, умы, сосавшие все соки свои из
великих произведений Греции и Рима, прямые наследники литературы Лудовика XIV, Вольтера и Энциклопедии, участники
революции и императорских войн, односторонние и упрямые в своих началах, с презрением смотрели на юное поколение, отрицающее их в пользу понятий, ими казненных, как полагали, навеки.
Политические и религиозные
революции изнемогают под бременем своего бессилия; они совершили
великие дела, но не исполнили своей задачи.
Революции —
великий опыт, который и обедняет человека и обогащает его.
Революции преследуют
великие цели освобождения человека от угнетения и порабощения.
Суббота для человека, а не человек для субботы — вот сущность
великой нравственной
революции, произведенной христианством, в которой человек впервые опомнился от роковых последствий различения добра и зла и власти закона.
Этически нужно даже признать право на
революцию, когда неправда старого права стала слишком
великой и духовные основы старого строя разложились.
— Да неужели вы, дядя, не понимаете, что
революция — не миндальный пряник, что она всегда делается так? Неужели вы никогда ничего не читали про
великую французскую
революцию, не слыхали про ее великанов, — Марата, Робеспьера, Сен-Жюста или хотя бы про вашего мелкобуржуазного Дантона? Они тоже не миндальные пряники пекли, а про них вы не говорите, что они предали
революцию… Ну, хорошо, мы предали. А вы, верные ее знаменосцы, — вы-то где же? Нас много, за нами стихия, а вы, — сколько вас?
Еще наш Герцен перед самой февральской
революцией с
великим сочувствием разбирал в своих письмах из Парижа (появлявшихся в"Современнике") такие мелодрамы, как"Парижский ветошник"тогдашнего республиканца и социалиста Феликса Пиа, впоследствии заговорщика и изгнанника.
Понимаете, — вы не можете сказать, что это — страдание, глубочайшая ли скорбь, еще ли что, но у вас в душе происходит
великая французская
революция…
Он провозгласил, что промышленная отсталость России, зачаточный характер капитализма есть
великое преимущество социальной
революции.
Третий
великий русский поэт, Тютчев, имел скорее консервативное миросозерцание, чем революционное. Но он все время чувствовал, что на мир надвигается страшная
революция. В странном контрасте со своим консервативно-славянофильским миросозерцанием Тютчев остро чувствовал в мире хаотическую, иррациональную, темную, ночную стихию. Наброшенный на мир покров гармонии и порядка в аполлонических формах представлялся ему непрочным и тонким.
Стр. 87. Анахарсисы — т. е. нигилисты, люди крайних воззрений (по имени Жана-Батиста Клоотса (Анахарсиса), аристократа, деятеля
Великой Французской
революции, известного своими экстремистскими выступлениями против христианства и всех религий).
Так новый мир идет к творчеству, но творчества в нем не было еще и не могло быть до космически-антропологического поворота, до
великой религиозной
революции в человеческом самосознании.
Стр. 137. «Les liaisons dangereuses» — роман П. Шодерло де Лакло «Опасные связи» (1782), рисующий картину нравственного упадка и разложения аристократического общества накануне
Великой Французской
революции.
Так в
Великую французскую
революцию совершился переход от «безграничной свободы» к «безграничному деспотизму».
—
Революция теперь всюду господствует в Европе; она точно также есть и в России, хотя и скрывается здесь лучше, чем в других местах; поэтому мы должны удвоить бдительность и рвение с помощью Божественного провидения. Мы, государи, отвечаем перед Богом за нерадение управления народом. Тебе, брат, предстоит окончить
великую обязанность, которую я принял на себя, основав Священный Союз Государей под покровительством Святого Духа.
И поистине грядущая в мире творческая мораль, знаменующая
великую моральную
революцию, — не демократическая, а аристократическая мораль, ибо творчество все в качестве, а не в количестве, в ценности, а не благополучии, в индивидуальном, а не в средне-общем, в восхождении, а не в распределении, в организме, а не в механизме.
Во имя величия сверхчеловека, во имя счастья грядущего, далекого человечества, во имя всемирной
революции, во имя безграничной свободы одного или безграничного равенства всех можно замучить или умертвить всякого человека, какое угодно количество людей, превратить всякого человека в простое средство для
великой «идеи»,
великой цели.
Пример Франции, доведенной этим учением ее энциклопедистов до кровавой
революции, был грозным кошмаром и для русского общества, и хотя государь Александр Павлович, мягкий по натуре, не мог, конечно, продолжать внутренней железной политики своего отца, но все-таки и в его царствовании были приняты некоторые меры, едва ли, впрочем, лично в нем нашедшие свою инициативу, для отвлечения молодых умов, по крайней мере, среди военных, от опасных учений и идей, названных даже
великою Екатериной в конце ее царствования «энциклопедическою заразою».
И вот пала императорская Россия, произошла
революция, разорвалась
великая цепь, связывающая русскую Церковь с русским государством.
Политическая
революция в России, столь страшно запоздалая, будет, конечно, иметь свою социальную сторону, как это бывает во всяком
великом историческом перевороте.
Как тот француз, который говорил, что тот не жил вовсе, кто не жил в
Великую французскую
революцию, так и я смею сказать, что, кто не жил в пятьдесят шестом году в России, тот не знает, что такое жизнь.
Если допустить, как то делают историки, что
великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей
революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Нужно принять этот факт как ниспосланный Провидением, принять так, как должно принять все страдания и несчастья жизни, все
великие испытания: противиться всеми силами духа соблазнам
революции, оставаться верными своим святыням, унести светильники в катакомбы, пережить духовно и религиозно-просветленно это несчастье, постигнув его, как искупление вины, помогать тем жизненным процессам, в которых
революция переходит в свою противоположность, к положительному творчеству.
В мире должна начаться
великая реакция или
революция против господства внешней общественности и внешней политики во имя поворота к внутренней духовной жизни, не только личной, но и сверхличной духовной жизни, во имя содержания и цели жизни.
То, что называется русской «
революцией» и что сейчас завершается, имеет один постыдный и горестный для нас смысл: русский народ не выдержал
великого испытания войны, в страшный час мировой борьбы он ослабел и начал разлагаться.
Между тем как те, которые вели активную борьбу против
революции и коммунизма, не имели
великой идеи, которую они могли бы противопоставить идее коммунистической.
Русская
революция не признана
великой, она пока только большая
революция, она лишена нравственного ореола.
Русская
революция существенно отличается от всех бывших в мире
революций и более всего от
революции французской — она разложила Россию, единую и
великую, и тяжело ранила русское национальное чувство.
—
Революция и цареубийство
великое дело?.. После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? — повторила Анна Павловна.
И начиная с французской
революции, разрушается старая, недостаточно
великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.